КВС *МЕТАМОРФОЗЫ* ВЕНОК №14
196
Сплела венок из встреч и расставаний
Весна и на бумаге, и в груди.
Под шум листвы, грозы и щебетаний
Весёлых птиц. Всё это позади.
Остались позади следы на лунах,
Топазы, излучающие свет,
Любовь на бригантинах, страсть на шхунах
И тайны неизведанных планет.
Исчезли изумруды и агаты,
Исчез и седовласый Астроном.
Весенние разгаданы шарады
И всходит память желтеньким цветком.

Сплела венок не встреч, скорей разлук,
И боль души, и радость сладких мук.

197
И боль души, и радость сладких мук
Не я один познал на этом свете.
Не зря Амуру выдан крепкий лук,
Не одного стрелою он пометил.
И древний ямб ложится вновь строкой,
И каждая строка о том, что в прошлом
Осталось за печали пеленой…
Душу умом понять, пожалуй, сложно.
Я вспоминаю татя, дочерей,
Горала говорящего, долины,
И россыпь звёзд, и зелень тополей,
И счастья зыбь, и горестей трясины.

Как странен миг внезапных увяданий
Средь пенья птиц, весны, благоуханий.

198
Средь пенья птиц, весны, благоуханий
Я видел то, что многим не дано:
Волхвов и грациозных диких ланей…
И музы наливали мне вино.
Вкушал я сей дурманящий напиток
И видел вязь комет, планет и звёзд,
Украшен ею был весенний свиток
Средь грустью вкруг рассыпанных берёст.
И бриз весны ласкал мне нежно душу,
И кровь мне горячила страсть волной,
А дория любви покрыла сушу
И пахло всё цветами и травой.

И север, превратив в горячий юг,
Коварство чар замкнуло страсти круг.

199
Коварство чар замкнуло страсти круг.
И неизменна эта аксиома.
О, прелесть алых губ! О, нежность рук!
О, тела сладострастная истома.
Воспоминаний сладостный дурман
Сродни, пожалуй, даже алкоголю.
Кто предавался этим полуснам,
Тот знает, что такое быть в неволе.
В неволе дней ушедших навсегда,
Багрянцем промелькнувших перед взором,
Струится жизни талая вода,
Знакомя нас с мажором и с минором.

И слышен звон разбитого бокала.
Конец у круга там, где и начало.

200
Конец у круга там, где и начало.
И это неизменно, как восход.
К венку я приближаюсь магистралов*
И свечи воск роняют на комод.
Перо скрепит, катрены* и дистихи*
Ложатся на листы, а грусть на грудь.
И в мысленной живя неразберихе,
Я не могу безоблачно уснуть.
А впрочем, это всё давно не ново.
Как мучались Ромео и Парис…
Уходит всё: любовь и даже слово,
Ведь жизнь полна актёров и актрис.

На всякий цвет найдётся лебеда.
Так будет, к сожалению, всегда.

201
Так будет, к сожалению, всегда —
Пятак судьбой одним, другим — червонец.
О, все дождутся некогда суда:
И белый кит, и чёрный китобоец*.
Я помню, что я грешен пред одной,
Шагнув другой навстречу в ярком мае.
Пожалуй, потерял я свой покой
Верну ли вновь его? Пока не знаю.
И прост вопрос, но как непрост ответ.
Нельзя всё под одну грести гребёнку.
Я заставлял других глядеть мне вслед,
И вот гляжу на колкую позёмку.

С той, в белом фае, с самого начала
Ведь не любовь нас в мае повенчала.

202
Ведь не любовь нас в мае повенчала.
Ведь не было ни «милый», ни «люблю»,
А только страсть, бурля, вовсю крепчала
И… высохла подобно ковылю.
Нет! сколько страсть красива, столь коварна,
Взняв к звёздам, опускает грубо вниз.
Хотя быстрей, пожалуй, своенравна,
Капризна и изменчива, как бриз.
Я понял, что любил, но безответно,
И чувствовал невидимый подвох,
Но что не видно, то и незаметно…
Увы, любовь не только томный вздох.

Нет, не любовь виновна иногда,
Но грешная и падшая звезда.

203
Но грешная и падшая звезда
Нас часто завлекает в огнь бездушья,
Сметая судьбы, жизни, города,
Знакомя с немотой в груди и глушью.
Кто помнит, как Парис познал позор*,
А как Аякс любил добычу* боя?
Я неспроста сказал, что женский взор
Страшней меча. О, вспомните же Трою*.
А, как и Анн, и Серж Голлон строкой
Нам прозу горькой жизни подарили.
Любовь и страсть текут одной рекой,
Веками неизменен цвет у лилий.

Поймав звезду весны, познал я муки,
Как жгла она мои безумно руки.

204
Как жгла она мои безумно руки
В объятьях, утопая средь цветов,
О, эта фея. И летели звуки
Играющих, резвящихся ручьёв.
Изгибы тела сладостно пьянили
И кожи нежный шёлк сводил с ума,
И звёзды в небе ночью буквы вили,
И слов спускалась тихо бахрома.
Был счастлив я? Конечно, безусловно.
О, терпкое любовное вино.
О, как прекрасно страсти жаркой лоно!
И как похмелье правды тяжело.

И грудь мне жёг горячей страсти вар,
Я за любовный принял этот жар.

205
Я за любовный принял этот жар,
Что страсть в ночи весны мне подарила.
Но без любви страсть очень слабый дар.
О том когда-то Клио говорила.
О, вестовщик! Виновен ты во всём,
Ведь с облака смеялся ты заразно.
Поверил я тебе весенним днём,
Поверил, только глупо и напрасно.
Ручьи не счастья — грусти вдаль бегут,
И память жжёт страшней горячей страсти.
Обман познал обмана крепость пут,
Душа познала горечь всех несчастий.

Я, выйдя с Мельпоменой из лачуги,
Обрёк себя осознанно на муки.

206
Обрёк себя осознанно на муки
Я, в косы заплетая все ветра.
О, жизни, судьбы, встречи и разлуки,
Долины лет, несчастий хутора.
Листая беззаботно альманахи*,
Читал я главы, жаль, увы, не те.
И с легкостью менял любви рубахи,
Забыв о неизбежной нищете.
И грянул час, она упала тенью,
Покрыла душу сумраком ночи.
Иду навстречу быстрому старенью
Строкой своей под тусклый свет свечи.

Средь мая я познал коварство чар
И стал душою сед и очень стар.

207
И стал душою сед и очень стар,
Смотрю на всё глазами Астронома.
В груди моей угас давно пожар,
И память жаждет нового поклона.
Я преданный вассал её теперь.
Она — царица недр моих сердечных,
Но власть её жестока, будто зверь
Полей тоскливых, диких, бесконечных.
Во всём виню себя, весну, цветы,
Ветра, дожди, луну и даже небо.
Ведь заросли печали так густы…
Попал в них необдуманно, нелепо.

Беспечно относился к счастью в целом.
И предан ностальгии я всецело.

208
И предан ностальгии я всецело.
Но я уже не тот, что был вчера.
Я видел, как заря от страсти рдела*
У майского безумного одра*.
Сплеталось всё в цветущие узоры,
А звуки превращались в песни снов.
Весна роняла счастья луидоры*
У звёздами поставленных шатров.
И вязь из чувств украсила всё небо,
А жар сердец прохладу победил.
О, что же это было? Быль? Иль небыль?
Мой разум выступал, как тот Зоил*.

Но выступал он слабо и несмело.
О, бархат обжигающего тела.

209
О, бархат обжигающего тела.
Века пьянящий сладостный дурман
(Он часто поглощает нас всецело),
Сердец и душ таинственный шаман.
Пасы его порой неуловимы,
Они рождают грёзы и мечты.
И звёзды превращаются в сантимы*,
И нежностью звучат души альты.
Но колдовство его недолговечно:
Уходит, как черешен юных цвет.
Конечно, в этом мире всё конечно.
Лишь чувства бесконечны в море лет.
Так Мнемозина* легкостью касаний
Сплела венок из встреч и расставаний.

210
Сплела венок из встреч и расставаний.
И боль души, и радость сладких мук.
Средь пенья птиц, весны, благоуханий
Коварство чар замкнуло страсти круг.
Конец у круга там, где и начало.
Так будет, к сожалению, всегда.
Ведь не любовь нас в мае повенчала,
Но грешная и падшая звезда.
Как жгла она мои безумно руки.
Я за любовный принял этот жар.
Обрёк себя осознанно на муки
И стал душою сед и очень стар.

И предан ностальгии я всецело.
О, бархат обжигающего тела…